Криминализация информационного пространства и преступная деятельность экстремистских группировок в социальных сетях

Андрей Манойло

Наиболее часто в современной юридической литературе интернет упоминается как среда совершения преступлений, либо как инструмент (орудие) совершения преступления. Особенное внимание в плане криминогенности привлекают социальные сети, в которых активно действуют как отдельные преступники, так и организованные преступные сообщества, в том числе – группировки экстремисткой, террористической направленности. Кроме того, социальные сети сегодня являются особой средой, в которой активно работают политтехнологи цветных революций, занимающиеся формированием и консолидацией протестного электората, используя для этого возможности виртуальных социальных сообществ и инструменты конструирования и изменения виртуальной реальности.

Преступников привлекают возможности самого интернета и интернет-среды, обеспечивающие доступ к объектам преступных устремлений (банковским финансовым и платежным системам, системам хранения конфиденциальной информации, и т.д.), а также возможность сокрытия следов преступления, используя такие качества интернета как анонимность, возможность действовать под легендой, сравнительная простота уничтожения улик (переписки, следов взлома систем безопасности, следов подлога электронных документов и др.). Для этого преступники используют как программно-аппаратные средства (прокси-сервера, закладки, и т.д.), так и результаты революционного развития информационных технологий (вредоносные программы-вирусы, программы-шпионы, программы-диверсанты, закладки). Перечень этих инструментов далеко не полон, его можно расширять как по уровню технического исполнения, так и по уровню реальной или скрытой опасности.

Не менее важным для преступника является тот факт, что к информации, получаемой из всемирной сети, пользователь по умолчанию относится с высокой степенью доверия, что снижает уровень критичности и бдительности гражданина и создает идеальные условия для вовлечения его (посредством манипулирования) в различные мошеннические схемы, а, нередко, и непосредственно в противоправную деятельность. Человек, обладающий осторожностью и избирательностью в общении с другими людьми в реальном мире, довольно часто утрачивает эти качества, завязывая переписку с субъектом из социальных сетей, сведения о котором ограничиваются фотографией (которая во многих случаях не имеет ничего общего с обликом реального владельца страницы), аватаром и анкетными данными неизвестной степени достоверности, размещенными на его личной страничке. Это связано с тем, что для человеческой психики интернет и  существующие в нем виртуальные объекты – явление новое, на протяжении эволюции человек с этим никогда не сталкивался, и, следовательно, не привык воспринимать его как опасность. На уровне подсознания человек привык распознавать в качестве возможных источников опасности реальные объекты – других людей, животных или стихию, включая в качестве реакции на опасность такие качества как осторожность, внимание, критичность. Картинка же в сети как источник опасности на уровне подсознания человеком не воспринимается, что предоставляет злоумышленникам широкие возможности для подготовки и совершения преступлений, основанных на доверии.

Автор: Манойло Андрей Викторович Доктор политических наук, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова, Член Научного совета при Совете Безопасности Российской Федерации

Вместе с тем, за рамками широкого обсуждения по-прежнему остается субъективная сторона совершения преступления, то есть отношение злоумышленника к совершаемому им противоправному, виновному, наказуемому деянию, предусмотренному УК РФ, совершаемому в пространстве интернет-коммуникаций, в особой виртуальной информационной среде. Характер преступлений, совершаемых в сети интернет, во многом определяется отношением злоумышленника к готовящимся и совершаемым деяниям, способностью в полной мере осознать последствия совершаемого им преступления, а также субъективное отношение злоумышленника к неотвратимости наказания за совершенные в сети интернет преступления, - принципа, установленного УК РФ. Особенно это касается тех злоумышленников, которые только встали на преступный путь и еще не пополнили ряды профессиональной преступности. В равной мере это касается представителей протестного движения, стремящихся через сети (в том числе социальные) продвигать экстремистские идеи и призывы. При разворачивании противоправной деятельности в социальных сетях субъективная сторона также виртуализируется и переносится на аватар, под которым злоумышленник присутствует в сети; чувство вины и неотвратимости наказания у злоумышленника также становится неразрывно связано (на подсознательном уровне) с его аватаром и профилем (аккаунтом), что создает у него иллюзию неуловимости, формирует чувство безнаказанности и провоцирует на совершение более дерзких и социально опасных деяний.

Интернет-среда, предоставляя пользователям уникальные возможности для общения и обмена информацией, одновременно способствует формированию у человека искаженного чувства восприятия реальности, заменяя в сознании многие реальные элементы жизни их упрощенными моделями или симулякрами – моделями, существующими только в интернет-пространстве и в природе не встречающихся. В результате в сознании человека, проводящего значительную часть времени в сети интернет, происходит активное замещение объективной реальности симулякрами, являющимися ключевыми элементами реальности виртуальной. Наличие указанных симулякров определяет формирование мировоззрения активного пользователя сетей, его ценностные ориентации, и, как следствие, модели и типы социального поведения, которые он заимствует из виртуальной реальности и переносит в реальный мир.

Особенно это касается социальных сетей, в которых виртуальная реальность замещает одну из самых важных сфер человеческой жизни – сферу межличностного общения, дружбы, симпатий. Социальные сети обеспечивают стартовый чрезвычайно высокий порог доверия к другим участникам сети, вступающим с пользователем в контакт, что позволяет злоумышленникам, работающим в социальных сетях, планировать и реализовывать преступления, основанные на доверии. Таким образом, особенности интернет-среды и его социального сегмента – социальных сетей – создают особые, тепличные условия для реализации преступных замыслов.

Коллективное сознание сетевых сообществ, в отличие от массового сознания в реальной жизни, чрезвычайно подвижно и подвержено влиянию внешних факторов; при любой удобной возможности это сознание расщепляется на спектр мнений, которые затем очень быстро поляризуются и приобретают радикальный характер. Особенно это касается сферы политики, политических дискуссий и споров: в отличие от реальной жизни, спорщики не боятся высказывать радикальные суждения и призывы, поскольку чувствуют себя защищенными от немедленного прямого физического насилия со стороны своих оппонентов, разделенных пространством и километрами сетей. Отсутствие страха получить немедленную ответную реакцию на любое проявление агрессии снимает психологические барьеры и ограничения, сдерживающее девиантные порывы  этой категории граждан в реальной жизни; выдвигая радикальные и даже экстремистские лозунги и призывы, такие люди чувствуют себя героями, которыми в реальной жизни и в реальном социуме они, возможно, не являются. Таким образом, высокая подвижность интернет-среды и высокая динамика любых процессов, в ней происходящих, стимулирует проявление агрессивного поведения у отдельных категорий граждан, затем пополняющих ряды экстремистов; во многом этот процесс связан с появлением в сознании и подсознании агрессивно настроенных пользователей социальных и иных сетей иллюзий безнаказанности и неуязвимости, которые формирует современное интернет-пространство.

Большинство социальных сетей обеспечивают своим пользователям анонимность: активный пользователь может выступать в контактах с другими участниками сети как под своим именем (аккаунтом, данные которого совпадают с личными данными самого пользователя), так и под профилем, использующим данные другого человека (для того, чтобы пустить следствие по неверному следу, или обеспечить безопасность своей работы на случай проверки заявленных личных данных); более того, профиль пользователя может быть полностью вымышленным (как в основном и бывает). Другие пользователи социальной сети, вступая с ним в контакт, могут даже не догадываться о том, что с ними общается совсем другой человек, не соответствующий формируемому индивидуальным профилем образу.

При работе в социальной сети субъективное отношение злоумышленника к подготавливаемому или совершаемому им деянию также виртуализируется; сознание злоумышленника расщепляется, интуитивно отделяя самого злоумышленника, живущего в реале, от его аватара, существующего в сети; затем именно аватар начинает восприниматься сознанием и подсознанием злоумышленника как субъект совершения преступления. Если речь идет о шантаже, в котором в качестве каналов передачи компрометирующей информации и угроз используются социальные сети, то на уровне подсознания злоумышленник, как правило, не связывает эти действия в виртуальной среде с собственной личностью – источником угроз становится его аватар. В сознании преступника аккаунт, который он создал в социальной сети, и является субъектом, совершающим преступление: связь его с реальной личностью преступника для подсознания, порождающего чувство вины и неотвратимости наказания, как правило, не очевидна. Аватар же, в свою очередь, по объективным причинам не может испытывать ни чуство вины, ни чувство страха, связанного с необратимостью наказания, что стимулирует преступника, совершающего преступные действия под прикрытием аватара, к совершению более жестоких и радикальных преступлений. В представлении преступника, это не он совершает преступление – это действует его аватар, который в социальных сетях живет своей, вымышленной жизнью. То есть, преступник перед совершением преступления убеждает себя, что преступление на самом деле совершается не им, а виртуальным субъектом, существующим в параллельной (информационной) реальности.

Аналогичные процессы наблюдаются с экстремистами, идущими в социальные сети для того, чтобы использовать их в качестве каналов распространения радикальных экстремистских лозунгов и призывов: экстремист, создав анонимный аккаунт в социальной сети, убеждает себя, что именно на аккаунт падет справедливое возмездие в том случае, если экстремистская деятельность будет выявлена правоохранительными органами. В подсознании экстремиста формируется устойчивая установка на то, что радикальные призывы идут от аватара, вымышленного персонажа, связь которого с реальной личностью преступника не очевидна и может быть сокрыта с помощью методов и инструментов, обеспечивающих пользователям социальных сетей анонимность. В результате в подсознании экстремиста отключается самый главный сдерживающий фактор – осознание личной ответственности за совершаемое деяние, понимание возможных последствий совершаемого им деяния и осознание неотвратимости наказания. В результате у экстремиста формируется устойчивая мотивация к радикализации своей деятельности; в сетях он готов пойти на совершение более тяжкого преступления, на которое он, возможно, никогда бы не пошел в обычной среде, в реальной жизни. Для совершения этого деяния он создает специальный аккаунт в сети, который затем использует для распространения призывов экстремистского содержания, вызовов, угроз. При этом у экстремиста в тех же сетях могут быть открыты еще несколько аккаунтов, которые он использует просто для общения, реализуя свои личные потребности, или использует для относительно мягкой пропаганды радикальных идей; в такого рода аккаунтах экстремист демонстрирует совершенно иные типы и модели социального поведения. Сознание экстремиста при этом расщепляется, поскольку наличие различных аккаунтов заставляет его жить одновременно жизнью различных типов людей; это, в свою очередь, ведет к развитию шизоидных и параноидальных комплексов. Довольно часто через эти профили экстремист зондирует обстановку и пытается получить обратную связь от своей же радикальной деятельности.

В результате при совершении преступления в пространстве социальных сетей субъективная оценка преступника совершаемого им деяния оказывается деформированной и довольно быстро деградирует, создавая преступнику иллюзию неуязвимости и вседозволенности. Это ведет к тому, что преступления экстремистской направленности (и не только: шантаж, вымогательство и иные виды преступлений этого класса также подпадают подданную категорию риска), совершаемые с использованием возможностей и ресурса социальных сетей, отличаются повышенной дерзостью, пренебрежению к опасности и рискам раскрытия.

Помимо экстремистов, в социальных сетях активно работают вербовщики международных террористических организаций (таких как ДАИШ, Джебхат ан-Нусра и другие ячейки Аль-Кайды, Хизб-ут-Тахрир), рассматривающие социальные сети как идеальную среду для организации вербовочных подходов,  и технологи цветных революций, формирующие протестный электорат. Интересно, что и те, и другие существуют в форме сетевых организаций, которые чрезвычайно трудно выявить: сетевые организации состоят из отдельных, изолированных друг от друга ячеек, которые поддерживают связь с управляющим центром (или центрами) с помощью довольно сложных цепочек связников различных уровней. Сходство в организационной форме существования у террористических организаций и центров координации протестного движения «цветных революционеров» объясняется довольно просто: и те, и другие вынуждены действовать в условиях строгой конспирации, требованиям которой наиболее точно соответствуют именно сетевые формы. Ведь именно сетевой форме организации террористическое подполье в различных регионах мира обязано своей живучестью.

Схема вербовки молодежи (не обязательно мусульманского вероисповедания), используемая террористами ДАИШ, довольно проста. Специалисты террористов анализируют сотни аккаунтов в социальных сетях, выбирая из них те, которые принадлежат молодым людям (как правило, студентам) с высоким уровнем интеллекта, но с большими проблемами в социализации. Таких людей вычислить довольно просто: не сумев вписаться или встроиться в социум, существующий у них в ВУЗе, ребята уходят в социальные сети, пытаясь в этой среде социализироваться и компенсировать нехватку общения, дружбы, внимания, участия и человеческой теплоты. Находясь в состоянии активного поиска, анонсируя в своем статусе наличие личных проблем («все сложно»), ребята часто сами натыкаются на вербовщика-мотиватора, который вводит свой аккаунт в круг общения молодого человека и ждет, когда его обнаружат и к нему обратятся (то есть подставляется на контакт с потенциальным объектом вербовки). В результате контакт между вербовщиком и будущим объектом вербовки устанавливается нередко по инициативе самого объекта, что с самого начала определяет низкий уровень его критического отношения к новому контакту и каналу общения.

Как правило, с готовящимся на вербовку объектом работает не один, а целая группа вербовщиков, у каждого из которых в этой операции есть своя сфера ответственности и своя собственная роль. Первоначальный контакт в социальных сетях с будущей жертвой устанавливает мотиватор: он не предлагает сразу же стать агентом ДАИШ, задача мотиватора – сформировать устойчивый интерес интересанта к изучению ислама, исламской культуры, исламских традиций. Тем самым закрепляется первоначальный контакт и установившаяся связь между вербовщиком и его будущей жертвой. Объект вербовки втягивается в изучение новой для него культуры в игровом режиме: он не замечает, как, изучая ту учебно-методическую литературу (специально адаптированную для сознания представителей других культур и конфессий, не членов уммы), он все глубже погружается в виртуальный мир-халифат, в котором постепенно и незаметно ценности мусульманской культуры замещают более простые и понятные идеологические посылы и концепции радикальных исламистов. Не будучи специалистом-исалмоведом, объект вербовочных устремлений террористов не имеет ни шанса установить, что предметом его изучения является не традиционный ислам, а отдельные его течения салафитского и ваххабитского толка, которые он, с подачи своего наставника-мотиватора, воспринимает за истинное учение всех мусульман. Другие течения и школы, и, в первую очередь, суффизм, вызывают у ученика негативное отношение и просто отторгаются, поскольку наставник-мотиватор начинает ему внушать, что это ни что иное как ересь, в которой истинное учение пророка Мохаммеда было искажено («загрязнено») многочисленными культурными наслоениями других народов, цивилизаций, традиций. Одновременно происходит еще большая изоляция ученика от окружающего мира (даже в его виртуальном измерении – социальной сети): становясь, как ему кажется, носителем «истинного знания» (которое затем превращается в «истинную веру»), молодой человек начинает уже сознательно дистанцироваться от своих сверстников, которые, по его мнению, находятся на более примитивной (и, что важно, - неправильной) ступени развития. Все глубже погружаясь в изучение исламского модернизма (салафизма, ваххабизма), идеи которого на определенном этапе заменяются более простыми идеологемами пропагандистского характера^[1] , ученик начинает изучать арабский язык, мальчик отпускает бороду, девочка начинает носить хиджаб в публичных местах (но снимает его дома и прячет от родителей), и т.д. Внутреннее размежевание молодого человека с социумом, в котором он живет. И со своими сверстниками, прежде существовавшее только в уме и сознании данного человека, приобретает принципиальный для его жизни характер и начинает демонстративно подчеркиваться не только отчужденным поведением, но и внешней атрибутикой.

Мотиватор «ведет» своего подопечного до тех пор, пока идеология исламизма не вытесняет в сознании ученика все остальные сферы интересов и увлечений, занимая доминантную позицию; вместе с тем, по мере погружения молодого человека в изучение салафизма происходит все большая его изоляция от сверстников, в результате которого у молодого человека обостряется потребность в общении: в условиях нарастающей изоляции с общением возникает проблема, его катастрофически не хватает. В результате он начинает искать – с подачи своего наставника-мотиватора – новые возможности для общения, чему мотиватор всячески способствует, сводя своего подопечного с новым членом группы вербовщиков – коммуникатором. После этого мотиватор выводится (под заранее подготовленным предлогом) из поля зрения объекта вербовки и связь с ним теряется: свою роль он в реализации вербовочной схемы выполнил.

Роль коммуникатора, которому передается на связь объект вербовки, заключается в формировании устойчивых связей объекта со сторонниками исламистов. Именно они заполняют вакуум общения, образовавшийся у объекта вербовки после «глубокого погружения» в исламизм. Общение с ними, всегда осуществляемое в дистанционной форме – через социальные сети, еще более укрепляет молодого человека в мысли о том, что он – на правильно пути; любые сомнения, возникающие время от времени в сознании, также как и сигналы опасности и тревоги, сразу же подавляются идеологическим прессингом, которому объект вербовки не может сопротивляться и, со временем, добровольно подчиняется. Узкий круг «друзей-теологов» и псевдобогословов становится еще одним барьером и фильтром, отделяющим молодого человека от окружающего мира и от объективной реальности, увеличивая чувство отчуждения; вырваться из этой ловушки самостоятельно он уже не может – его очень плотно ведут. В этих условиях в определенный момент коммуникатор делает своему подопечному предложение, от которого тот не может отказаться: он говорит, что новоиспеченным сторонником «чистого ислама» заинтересовался шейх, являющийся крупнейшим богословом и авторитетом в вопросах религии. Тем самым, вербовочная операция начинает переходить на новый этап, цель которого – вывести объект вербовки на территорию третьей страны с целью вербовочного предложения.

Коммуникатор передает подопечному слова шейха, якобы сказанные им в присутствии свидетелей: «Знаешь, ты такой молодой, но ты уже достиг больших высот в изучении истинного ислама. Ты высказываешь суждения, сквозь которые льется свет истины. Я передал несколько твоих суждений нашему шейху, и он очень тобой заинтересовался. Шейх сказал, что в тебе живет искра божественной благодати, ты – избранный, и ты совершишь непоправимую ошибку, если не будешь развиваться дальше, идти по пути истинной веры. Шейх хочет с тобой встретиться. Не отказывай ему».

У молодого человека, как правило, не возникает даже тени сомнения в том, почему столь авторитетный шейх вдруг заинтересовался высказываниями и суждениями незрелого юнца (эти суждения по определению не могут не носить наивный характер): потребность в признании и в приобретении социального статуса у молодежи является однйо из доминирующих черт и мотивов, признание им нужно здесь и сейчас, немедленно; большинство молодых людей не готовы ждать этого признания и получения связанного с ним социального статуса долгие годы, а готовы сделать все и пойти на все, лишь бы ускорить этот процесс. Молодой человек, услышав слова воображаемого шейха (также существующего пока что только в виртуальной реальности) о том, что он избранный и о том, что в нем горит искра, сразу понимает, что это – его шанс приобрести социальный статус и признание сразу, сейчас, немедленно, и этот соблазн начисто стирает из сознания молодого человека любые мысли об элементарной осторожности. Через некоторое время он сообщает коммуникатору, что он готов встретиться  шейхом.

И тут возникает неожиданный момент: выясняется, что для встречи с шейхом необходимо отправиться в другое государство: шейх постоянно проживает, ну, например, в Турции. И эту поездку надо организовать с соблюдением всех условий конспирации: в тайне от родителей, родственников, друзей (если они есть), поскольку все эти люди могут предпринять активные действия для того, чтобы помешать молодому человеку сделать быструю карьеру. Если молодой человек оглашается на такого рода поездку, то к делу подключается агент-логистик: в деталях разрабатывается маршрут передвижения в конечный пункт назначения, транспортная карта, готовятся необходимые документы, адепта снабжают минимально необходимыми финансовыми средствами. В итоге однажды молодой человек просто исчезает: его нет в университете, на работе (если он работает), он не вернулся домой, не отвечает на звонки и письма в сетях. Родители начинают бить тревогу, объявляют ребенка в розыск, поднимают на ноги общественность, волонтеров, но это уже не дает результата: к тому времени молодой человек уже успевает покинуть границы Российской Федерации. По горячим следам его редко удается догнать.

Правда, следует отметить, что любая, даже очень хорошо продуманная транспортная схема, время от времени дает осечку: так, Варвару Караулову задержали турецкие спецслужбы на одном из пропускных пунктов сирийско-турецкой границы только потому, что девушка европейской внешности заговорила с кем то на арабском, и у турецких пограничников сработал безусловный рефлекс: что то здесь не так, европейская девушка свободно на арабском говорить не может. Точнее, может, но только в исключительных случаях.

Если молодой человек все же добирается до шейха и удостаивается его приема, то на встречу с ним, как правило, приходит не богослов, а вербовщик, который и делает молодому человеку классическое  вербовочное предложение. Он, в принципе, может от него отказаться, но в реальности такой возможности у него нет: он один в чужой стране, без средств, его ведут 9он постоянно находится под контролем) и обратно его не выпустят. Если предложение принимается, то молодой человек становится агентом террористов, вступает с ними в доверительные отношения и затем быстро перебрасывается в один из лагерей террористов – в Сирию и Ирак. В этот момент у многих возникает прозрение: они понимают, в какую историю они попали. Но сделать при этом вновь испеченный агент ДАИШ ничего не может: из лагеря террористов не убежишь, все его действия находятся под круглосуточным контролем. И молодой человек начинает приспосабливаться к ситуации, в которую он попал, с одной единственной целью – чтобы выжить.

В отличие от экстремистов и террористов, организаторы и технологи цветных революций работают в социальных сетях несколько по-другому. Цель у них та же – вовлечение молодых людей в формируемое ими протестное движение, с обязательной последующей вербовкой и ее закреплением, но методы и стиль работы – другие. Лидеры и технологи протестных движений используют для массового вовлечения молодежи в протестную деятельность специальные технологии конфликтной мобилизации, которые они применяют в социальных сетях. В настоящей статье мы приведем всего лишь один пример такой технологии, основанной на манипулятивной подмене повестки социальной группы с неполитической на политическую, а затем и на политическую протестную. Делается это так.

В современных цветных революциях центральное место занимают технологии конфликтной мобилизации, предназначенные для вовлечения молодежи в протестное движение. Ведь именно молодежное протестное движение является основной ударной силой любой цветной революции. Вовлечь в протестное движение молодежь проще всего: она сама активно ищет любые возможности для социализации, приобретения или повышения своего социального статуса и ради этого готова участвовать в рискованных акциях, в том случае, если организаторы этих акций обещают быстрый и гарантированный успех. В этом поиске молодые люди довольно быстро сами выходят на вербовщиков, готовящих активистов для цветной революции. При вступлении в контакт с вербовщиком последний начинает формировать у молодого человека устойчивую мотивацию к участию в протестных акциях, точно просчитывая реакции собеседника и играя на таких чертах характера любого молодого человека как юношеский максимализм, обострённое чувство справедливости (при отсутствии собственного опыта восстановления этой справедливости), нетерпеливость (стремление достичь всего и сразу, здесь и сейчас), потребность в признании. Последняя потребность у молодых людей, идущих в цветные революционеры, часто выражается в стремлении обрести социальный статус, выделяющий его из среды ровесников, причем немедленно. Если этот мотив является основным, то вербовщики сразу начинают с того, что любой участник цветного революционного движения может очень быстро (за считанные дни или недели революции) стать командиром группы, затем – сотником майдана, или еще кем-нибудь, даже более значительным. И затем хвастаться этим социальным статусом перед девушками. На это многие ведутся, забывая о реальных опасностях, связанных с личным участием в антиправительственном мятеже.

Как правило, основной площадкой для поиска и вербовки молодых людей становятся социальные сети, в которых молодежь проводит значительную часть своего времени. При этом пространство социальных сетей устроено так, что оно само способствует организации пользователей в малые и большие социальные группы, сообщества, которые затем демонстрируют тенденцию к быстрому росту числа участников и их сплочением в результате выстраивания между участниками в процессе неформального общения горизонтальных связей. Помимо горизонтальных связей, устанавливающихся между общающимися между собой участниками виртуальной группы или сетевого сообщества, в любой сетевой группе, по мере роста ее численности, после преодоления определенного порога возникает и вертикальная иерархия, вводящая правила подчинения и управления процессами внутригрупповой коммуникации: в группе появляются администраторы, модераторы, арбитры, авторитетные пользователи (сетевые эксперты), которые составляют управленческий класс или касту. В результате такая сетевая группа не просто сплачивается вокруг одной идеи (или темы), но и становится организованной, с вертикалью управления, обеспечивающей согласованное индивидуальное и групповое поведение ее участников.

Как правило, вербовщики и специалисты по сетевой коммуникации не идут в группы и сообщества, которые уже сформировались: они создают в социальных сетях новые группы, имеющие изначально как политическую, так и неполитическую повестку. Причем сегодня неполитизированные группы используются ими чаще, чем политизированные: дело в том, что в группу, изначально заявившую о своем неприятии действующей власти, пойдут только убежденные оппозиционеры, которых ни в чем дополнительно убеждать не надо – это и так готовый электорат для любой цветной революции, по сигналу он первым выйдет на улицы. Вербовщики-политтехнологи цветных революций работают с нейтральной аудиторией, с неопределившимися в своих политических предпочтениях людях, для которых политика – не главное, она лежит на далекой периферии их жизненных интересов. Таких людей в России и в других странах, как ни удивительно, большинство: открытые политические лозунги их пугают, вне зависимости от содержания. Именно поэтому политтехнологи цветных революций основную борьбу развивают не за оппозиционный и не за прогосударственно настроенный, а именно за нейтрально настроенный, политически пассивный электорат. Именно этими гражданами накачивается протестное движение перед тем, как стать агрессивной политической толпой и открыто выступить против действующей власти.

Для вовлечения молодых пользователей социальных сетей в протестное антиправительственное движение вербовщики используют целый спектр технологий конфликтной мобилизации, их инструментарий очень обширен, его действие основано на знании сетевой психологии, особенностей индивидуального и массового (группового) поведения в социальных сетях, конструировании виртуальной реальности. В настоящей статье мы подробно остановимся всего лишь на одной технологии из этого арсенала, наиболее точно передающей приемы и особый почерк работы вербовщиков, вовлекающих молодежь в участие в массовых антиправительственных акциях, известных как цветные революции. Эта технология основана на создании в социальных сетях виртуальных сообществ, никак не связанных с политикой, обеспечение этим группам быстрого роста, сопровождающегося ускоренной социализацией и сплочением их участников (путем активизации их гражданской позиции по самым разным вопросам социального характера, побуждающих участников активно общаться между собой и тем самым сближаться), с тем, чтобы впоследствии, когда группа достигнет определенного уровня численности, незаметно для сознания ее участников заменить неполитическую повестку на политическую, а ту, в свою очередь, - на протестную, направленную против действующей власти. Делается это следующим образом.

В социальной сети (не важно, какой) создается группа любителей… ну, например, персидских котят. Эта группа начинает быстро расти, в нее вступают все новые и новые участники, большинство из которых – молодые люди «нежного» (школьного и студенческого) возраста: все любят котят, очень многие их уже имеют, а еще больше – мечтают завести, но не могут, поскольку родители не позволяют. В группе такие люди сразу обретают единомышленников, объединённых общим увлечением, общей любовью к котятам и общими мечтами. Попав в группу, такой молодой человек (как правило, это девушка, но очень многие девушки приводят с собой своих молодых людей) начинает активно обсуждать всевозможные вопросы, связанные с котятами: как кормить, как за ними ухаживать, как воспитывать и в какие игры играть. Активное общение ведет к тому, что группа не только быстро растет, но и быстро сплачивается и превращается в самое настоящее социальное сообщество, выполняющее в жизни его участников вполне определенную значимую социальную функцию.  При этом повестка группы остается полностью неполитизированной: она целиком посвящена котятам. Признаков того, что группу для своих целей создали вербовщики из сетевой организации, формирующей протестный электорат для цветной революции – нет ни единого.

Так продолжается до тех пор, пока группа не станет настолько большой, что станет по-настоящему интересной политтехнологами цветной революции. С этого момента повестка группы начинает стремительно меняться, постепенно и незаметно от сознания переключая внимание участников группы на политические проблемы. Технологически это делается путем контролируемых вбросов специально подготовленной информации.

Однажды в контур общения социальной группы попадает следующая новость: у одной из участниц группы, совсем юной и беззащитной девушки, выгуливавшей своего любимца – маленького пушистого котенка, этого самого котенка переехала машина представительского класса, выехавшая на тротуар. При этом, задавив котенка и едва не сбив саму девушку, машина скрылась. Водитель – кем бы он ни был – не остановился и ничего не сделал, чтобы помочь жертве трагедии.

Эта новость становится полной неожиданностью для большинства участников группы и поэтому шокирует всех. При этом психика большинства участников группы оказывается настолько взбудораженной, что практически сразу же переходит в особое психологическое состояние, которое психиатры называют «пограничным»: это состояние крайнего эмоционального возбуждения, неустойчивое, готовое в любой момент вылиться в истерику или в другие аналогичные формы девиантного поведения, когда человек настолько возбужден, что не в состоянии контролировать свои эмоции. Поводом для перехода в пограничное состояние становится интенсивное сопереживание эмоций и чувств, которые испытывает несчастная девушка: во-первых, саму девушку жалко – она совсем юная и беззащитная, все знают, как в таком возрасте любят своих питомцев, которые как член семьи, и как тяжело переживают утрату; во-вторых, жалко котенка, жизнь которого так внезапно и трагически оборвалась в тот самый момент, когда он только сделал свои первые шаги, только начал жить, и жизни, по сути, совсем еще не видел. Переживающие участник группы быстро консолидируются внутри группы в еще одно, более тесное, сообщество, сплоченное общим сильным переживанием, и начинают быстро накручивать друг друга до грани, за которой должна следовать разрядка в виде истерики. Но она то (групповая истерика) как раз и не наступает: дело в том, что остается неясным, кто именно является виновником трагедии – неизвестно, кому принадлежит та сама машина представительского класса (саму же машину ненавидеть нельзя – это всего лишь кусок железа на колесах, управляемый чьей-то рукой). Напряжение есть, оно зашкаливает, но нет канала стока для эмоциональной разрядки. В результате группа, коллективно и согласованно перешедшая в пограничное состояние, замораживается в нем до нового вброса информации, уточняющего, кто же сидел за рулём автомобиля, раздавившего бедного котенка. Есть только всеобщее резко негативное отношение к неизвестным автомобилям представительского класса, которые давят котят.

И этот вброс не заставляет себя ждать: в группу приходит информация о том, что машина, задавившая котенка, принадлежала российскому чиновнику – это был служебный автомобиль. И мгновенно вся ненависть, накопленная участниками группы за время пребывания в пограничном состоянии, весь негатив тут же переносится на чиновников как класс. Все начинают обсуждать чиновников, беззаконие, которое они творят, их безнаказанность, и т.д. При этом никто не замечает, что повестка группы уже поменялась: она стала политической с того самого момента, когда главной обсуждаемой новостью стала личность неустановленного чиновника, неразрывно связанного с российской властью. В этот момент в группе появляются первые критические выпады против власти вообще и российской, в частности – они возникают спонтанно, согласно заданному вторым вбросом направлению дискуссии. И, конечно, они еще не носят на этом этапе антиправительственной, антирежимной направленности: отдельно взятый неустановленный чиновник – это еще не власть, чиновников в России великое множество, все они разных рангов, типов и калибров; вместе они сливаются в общую аморфную массу, которую в принципе нельзя ненавидеть (как нельзя ненавидеть косяк ставрид). Но политическая акраска в мотивах участников группы уже появилась, и никто этого перехода не заметил.

Идем дальше: через некоторое время в группе появляется новый вброс, конкретизирующий личность виновника трагедии – того самого чиновника, который сидел за рулем автомобиля, задавившего беззащитного котенка. Утверждается, что это была служебная машина с номерами администрации президента (не важно, какого), следовательно, за рулем ее сидел чиновник из администрации, или его водитель.

Эмоциональное напряжение группы, балансирующее на грани срыва в массовую истерию, наконец, находит канал для стока – объектом всеобщей ненависти становится правительственный чиновник – сотрудник администрации президента. В результате такого поворота событий повестка группы сразу становится не только политической, но и приобретает скрытую антиправительственную направленность: статусный чиновник из администрации президента у большинства граждан на подсознательном уровне четко ассоциируется с действующей властью, ее институтами, лидерами, политическим режимом. Заряд негатива, который группа направляет на образ статусного работника президентской администрации, проходит сквозь образ чиновника как сквозь стекло и намертво прикрепляется к самому образу власти, так как для образа власти многочисленный корпус высокопоставленных чиновников – всего лишь один из атрибутов, маркеров, характерных признаков. В коллективном подсознании членов группы происходит коррекция образа виновника трагедии, образ чиновника замещается образом власти, причем все это происходит неосознанно, сознание не распознает процесс подмены и не посылает сигнал тревоги. В результате следующий вброс информации закрепляет эту подмену, которая и так уже состоялась: в группу поступает модифицированная установка, звучащая как «власть раздавила беззащитное существо, только начинающее жить».
У большинства участников группы возникает состояние испуга и одновременно – чувство беззащитности перед образом власти, давящей их питомцев. Это формирует в их подсознании установку на действие, готовность искать защиту от той мифической угрозы, которая подменила в их сознании и подсознании реальность. Одновременно в группе нарастает волна протеста против произвола все той же власти, представители которой – чиновники, на дорогих машинах, начинают восприниматься как абсолютное зло. Возникает чувство вовлеченности в протестное движение, направленное «за все хорошее, против всего плохого». Здесь появляется уже основной мотив, побуждающий обычных людей в случае начала цветной революции идти на майдан. В группе начинается процесс вторичной консолидации, однако на этот раз основным мотивом, побуждающим участников группы к сплочению, является неясно осознаваемое чувство личной угрозы и стремление выступить против источника предполагаемой опасности, то есть – причастность к коллективному (массовому) протестному движению. Группа начинает сплачиваться не ради достижения какой-либо цели, а против общего врага, в образе которого выступает власть.

 Для того, чтобы закрепить этот эффект и, одновременно, дать группе установку на конкретное действие (то есть направить протестную активность в определенное русло), политтехнологи цветных революций делают заключительный, финальный вброс следующего содержания: «Преступная власть раздавила котенка. Сегодня она проехалась по котенку, завтра – по вам!». И вся группа мгновенно переходит в состояние повышенной агрессивности, готовности немедленно выступить против действующей власти, выйти на майдан. Организаторам цветной революции достаточно дать им сигнал.

Приведенный выше пример технологии конфликтной мобилизации в социальных сетях – всего лишь один пример подобного рода технологий, используемых вербовщиками и политтехнологами цветных революций для вовлечения граждан в протестное движение. Эти технологии основаны на отличном знании особенностей психики человека, способов манипулирования массовым и индивидуальным сознанием, инструментов воздействия на подсознание и управления им, в которых пространство социальных сетей играет роль особой организующей среды, в которой инстинкт самосохранения человека довольно часто перестает работать, поскольку эта виртуальная середа ему не знакома. Вместе с тем, знание того, как эти технологии действуют, кем и в каких условиях применяются, позволяет просчитывать действия их операторов и разрушать технологическую цепочку. В эффективном противодействии сетевым технологиям конфликтной мобилизации кроется главное условие эффективного противодействия современным цветным революциям.

Отдельным вопросом и даже проблемой встает криминалистическая тактика и техника расследования преступлений, совершенных с применением возможностей сети интернет и действующих в этом пространстве социальных сетей. В целом, наблюдается общая практика переноса в виртуальную сферу традиционных форм и методов криминалистики, с косметической адаптацией под новые условия, новую природу следов и доказательств совершения противоправных деяний. Информация, циркулирующая по социальным сетям, нематериальна и не оставляет привычных следов, таких как пулевые отверстия, частицы инородной среды в местах соприкосновения с поверхностью, следы крови на одежде и предметах совершения преступления и т.д. Информацию легко уничтожить, стереть, а изъять ее можно только вместе с материальным носителем, на котором она в данный момент находится – диском, сервером, флеш-картой и т.д., то есть только в привязке к материальной основе, фиксирующей ее наличие и сам факт ее существования. Вместе с тем, наивно полагать, что информация, которой обменивается преступник (или группа преступников) и их потенциальная жертва, не оставляет следы: в процессе передачи информации по сетям она многократно записывается на различных серверах, где ее, при желании, можно восстановить специальными программно-аппаратными методами , даже если сама запись была стерта (уничтожена). Очевидно, что для изъятия указанных следов необходимы новые методы криминалистической техники, проведения экспертиз, а также модификация отдельных элементов и действий криминалистической тактики (для того чтобы эти следы были правильным образом обнаружены и не «испарились» с началом проведения неотложных следственных действий). Эти вопросы еще предстоит решить как действующим, так и будущим криминалистам и оперативникам.